Сербские правозащитники возмутились тем, что Латвия принуждает Православную Церковь на своей территории стать независимой от РПЦ. Они ссылаются на конституционные основы Латвийской Республики и исторический опыт этой страны в отношениях с православием. О том, что стоит за этими отсылками, и почему опыт гонения на православие в Латвии — это «недобрая, но давняя традиция» разбирался историк, корреспондент «Сенсаций.Нет», Александр Чаусов.
Насильственное принуждение к независимости Латвийской Православной Церкви в Латвии постепенно приобретает характер международного скандала.
Стоит напомнить, что по представлению президента этой страны Эгилса Левитса, в начале сентября Сейм Латвии в срочном порядке рассмотрел ряд законодательных поправок, согласно которым Латвийская Православная Церковь стала «полностью независимой от РПЦ». Понятно, что такое вмешательство государства в жизнь Церкви вызвало резкий протест как со стороны РПЦ (автономной частью которой и является Латвийская Церковь), так и некоторых международных организаций.
В частности, представители сербского Центра по защите христианской идентичности, который находится в Белграде, выразили свое категорическое несогласие с позицией латвийских властей.
И в этом случае интересна аргументация специалистов Центра. Так, правозащитники заявляют:
«С юридической точки зрения, принятие представленного законопроекта, несомненно, является грубым нарушением Конституции Латвии и действующего принципа отделения Церкви от государства».
Диогенис Д. Валаванидис, президент Центра по защите христианской идентичности
Но, как говорится, есть нюанс. Дело в том, что такое вмешательство, с точки зрения Латвийской конституции, в принципе, допустимо.
Действительно, в основном законе Латвии есть, например, 99-я статья, которая говорит:
«Каждый имеет право на свободу мысли, сознания и религиозных убеждений. Церковь отделена от государства».
А статья 100 утверждает:
«Каждый имеет право на свободу слова, которая включает в себя право на получение, владение и распространение информации, высказывание своих взглядов».
И еще множество статей, которые гарантируют свободу собраний, объединений — как политических, так и религиозных — более того, даже свободу мирных шествий и демонстраций, даже протестных. Есть и гарантии защиты государством своих граждан, которые в этих объединениях принимают непосредственное участие. Все эти права и свободы, помимо означенных 99-й и 100-й статей, описываются в статьях 97, 98, 102, 103, 106 и 108.
Но, помимо прочего, в Латвийской Конституции есть «волшебная статья» 116, которая попросту все это правовое и демократическое великолепие отменяет. А звучит она следующим образом:
«Права личности, определенные статьями девяносто седьмой, девяносто восьмой, сотой, сто второй, сто третьей, сто шестой и сто восьмой Конституции, могут быть ограничены в предусмотренных законом случаях для защиты прав других людей, демократического устройства государства, безопасности общества, благосостояния и нравственности. На основании упомянутых в настоящей статье условий может быть ограничено также и распространение религиозных убеждений».
Важнейшей формулировкой здесь является: «…для защиты прав других людей, демократического устройства государства, безопасности общества, благосостояния и нравственности». Ровно потому, что это критерии с максимально широкими границами. Грубо говоря, Латвийские власти под определение опасности для общества, нравственности и демократического устройства могут подвести все, что угодно. Просто потому, что их Конституция это позволяет прямо и непосредственно.
Ровно поэтому, когда Латвийский президент Эгилс Левитс вносил законопроекты о «разрыве отношений ЛПЦ и РПЦ», он особо подчеркнул:
«Отказ от любых связей с Московским Патриархом – это существенный вопрос для наших православных, всего латвийского общества и национальной безопасности».
Поскольку это, согласно все той же Конституции Латвии – достаточное обоснование, чтобы врубить репрессивную машину на полную катушку.
Собственно, поэтому, когда все те же сербские правозащитники указывают: «Настало время примириться с фактом, что имперская эпоха царя Константина, когда царская власть могла принимать подобные решения, осталась в далеком прошлом», — они не совсем правы. В отдельно взятой прибалтийской стране конституционно закреплено право государственной власти «во имя демократии» устраивать с религиозными объединениями все, что душе угодно.
И вот здесь возникает главный вопрос: почему никого раньше не смущала 116-я статья, которая, мягко говоря, не вписывается в демократические нормы любого государства? Можно подумать, что никто не разглядел этот пункт в пучине «парада суверенитетов» 90-х, когда Латвия заявила о собственной независимости. Но нюанс вот в чем: эта Конституция с последующими изменениями и дополнениями, которые не касаются статьи 116, была принята не в конце восьмидесятых и не в начале девяностых.
Принята она была в 1922 году Учредительным собранием Латвии. В 1940-м году Латвия стала Советской республикой, и, понятно, что в силу этого основной закон там поменялся. Но когда в 1991 страна вновь обрела свою независимость, то латыши не стали придумывать ничего кардинально нового, а вернули Закон 1922 года. На минуточку, тот закон, который родился на руинах Первой мировой, российской революции и Гражданской войны. И прочих, не то, чтобы гуманистических основаниях.
И здесь снова стоит обратиться к заявлению сербских правозащитников, которые напоминают:
«Что касается Русской православной церкви, то она на протяжении ХХ века дарила автономию и самостоятельность Церквам в отделившихся от России государствах. Наоборот, Латвия с 1918 г., когда получила независимость, начала преследовать православных и требовать отделения от Русской Православной Церкви как Церкви-Матери. На протяжении 20-х гг. ХХ века латвийские власти присвоили 28 храмов, закрыли образовательные учреждения Церкви, а одна четверть недвижимого имущества Православной Церкви была конфискована».
И, судя по всему, как раз на основании 116-й статьи, в Латвийской республике это и происходило. То есть, богатый исторический опыт действовать согласно Конституции, но вопреки демократическим нормам, у Латвии имеется. И здесь вновь следует вернуться к словам латвийского президента, который, говоря о своих законодательных инициативах, тоже вспомнил историю.
Как заявил Эгилс Левитс:
«В независимом, демократическом и правовом государстве нашим православным нужна своя самостоятельная и независимая церковь. Такой была, есть и всегда будет позиция нашего государства. Впервые это было достигнуто под руководством архиепископа Иоанна Поммера вскоре после провозглашения Латвийской Республики».
И здесь, конечно, очень интересна история того, как святитель Иоанн (Поммер) вообще попал в Латвию и как у него складывались отношения с тогдашними местными властями. Стоит напомнить, что Латвийская республика была провозглашена в 1918 году. В 1920-м, кстати, это государственное образование первым признал СССР.
Но уже с 1918 латыши включили национализм, в том числе и на религиозной почве. И попросту не пустили на Рижскую кафедру епископов Серафима (Чичагова), а затем и Геннадия (Туберозова), назначенных Патриархом Тихоном. Не пустили по национальному признаку. Потому, что не латыши.
В итоге, в 1921 власти Латвийской республики согласились на Иоанна (Поммера), который как раз был латышом по национальности. Но пока рижская кафедра «вдовствовала», латышские власти занимались активным грабежом и разорением православных. Дошло до того, что православный кафедральный собор Риги хотели то ли отдать католикам, то ли сделать из него некий «пантеон национальных героев», то ли просто снести.
И, естественно, что владыка Иоанн таких инициатив не оценил. Более того, самым проблемным для тогдашних Латвийских властей было то, что епископ, невзирая на национальность, был последовательным, открытым и принципиальным русофилом.
Он получил от Московской Патриархии для Латвийской Церкви статус автономии. Собственно, в этом статусе ЛПЦ находится и сейчас. Исторически это было более, чем оправдано. Но при этом строил русские воскресные школы, библиотеки и прочие, как бы сейчас сказали, культурные центы. То есть, всячески укреплял и развивал русскую православную общину в Латвии и поддерживал связи с Русской Церковью. Что вполне логично, поскольку долгое время он служил именно на территории России.
Судя по всему, именно памятуя об этой стороне деятельности «родоначальника латвийской церковной независимости», нынешние власти прибалтийской страны приняли поправки в Закон Латвийской Православной Церкви, в которых говорится:
«Главой Церкви, митрополитами, архиепископами, епископами и кандидатами на эти должности могут быть только церковные клирики и граждане Латвии, постоянное место жительства которых находится в Латвии не менее 10 последних лет».
Ну, чтобы уж точно исключить «российское влияние» на деятельность Латвийских епископов.
Впрочем, это уже дела нынешних дней. А пока стоит отметить, что при всей своей кипучей деятельности, депутатстве в Сейме Латвийской Республики, росту прихожан со 137 до 184 тысяч человек, Иоанн (Поммер) смог добиться закрепления юридического статуса ЛПЦ в Латвии только в 1926 году. До этого «демократическая» Латвийская Республика на юридическом уровне как бы не замечала, что тут еще и какие-то православные.
Этот юридический статус позволил открыть Рижскую православную духовную семинарию, которая, к слову, и сейчас является «кузницей кадров» для латвийских с священников и епископов. То есть, позволяет ЛПЦ жить и развиваться дальше.
Но все эти свершения в итоге привели к тому, что в 1934 году под Ригой Епископа Иоанна пытали, а потом убили. И расследование в итоге ни к чему не привело. А то и попросту было «положено под сукно» все теми же латвийскими властями.
И сейчас, когда Эгилс Левитс, прикрываясь именем русского православного святого, при этом еще и открытого русофила, который был костью в горле для националистически настроенных латвийских властей в 20-х и 30-х годах прошлого века, что-то «задвигает» про «интересы национальной безопасности Латвии», — это звучит как верх лицемерия.
И вполне понятно, что та часть общественных деятелей и правозащитников, которые разбираются в церковной истории, это дикое лицемерие видят и пытаются о нем публично заявить. К сожалению, голоса эти звучат не настолько громко и повсеместно, как того хотелось бы.
