Гитара является неизменным атрибутом рокеров, бардов, советских ВИА… А что мы, по сути, знаем об этом инструменте? Наш музыкальный колумнист Василий Виноградов очень глубоко и досконально вник в этот вопрос и рассказывает именно о советской гитаре и ее истории.
От редакции: Наш постоянный автор и музыкант Василий Виноградов сегодня порадовал самым настоящим лонгридом на тему гитары как инструменте. Читали с удовольствием, до конца и в голове постоянно возникал образ некоего мастера Страдивари. Только в конкретном случае мастер советский и фамилия у него Краснощеков.
Василий Виноградов:
Вот и очередная статья в музыкальной колонке. Захотелось вдруг написать не о музыке… Шучу. Конечно же о музыке и только о ней, но вот зайти в эту многогранную и всеобъемлющую тему немного с другой стороны. Возможно, сегодня действительно интересно будет читать только музыкантам.
Бытует мнение, что наша Родина всегда славилась и славится только своей “оборонкой” и всем, что с ней связано, в то время как, скажем, музыкальное оборудование (ну, вы же читаете музыкальную колонку!) — тут мы в историческом пролёте…
Но раз об этом написана целая статья ниже, то, вероятно это не совсем так.
Копнув поглубже эту тему, пришло понимание, что одной статьёй тут вряд ли ограничишься. При всём уважении к ныне здравствующим и развивающимся компаниям AMT и YERASOV, производящих гитарные усилители и педали звуковых эффектов (“примочки” прим авт.), начавшим свою историю в конце 80-х\начале 90-х или гораздо более молодыми “бутиковым” компаниям типа Fokin Pickups и Shift Line, занимающимися гитарными звукоснимателями и гитарными эффектами, свои измышления хотелось бы начать именно с музыкальных инструментов.
Как известно и пока исторически не размыто в учебниках истории, то 80-е и 90-е годы прошлого века были полны всяческих потрясений для “одной шестой части суши”. В том числе и экономических. И тут не важно, как лично относиться к Советскому Союзу — как к “империи зла” или “светлому прошлому нашей истории”. Ясно одно — распад государства, где бы он ни случился — это всегда трагедия. Трагедия, как минимум, для тех поколений, которые родились, выросли и успели счастливо пожить в сложившихся условиях…
Но вернёмся к тому времени, когда советская промышленность хоть в каком-то виде освоила выпуск музыкального оборудования для широких слоёв населения. Страна оправилась от потрясений Великой Отечественной Войны и людям естественным образом захотелось праздника. А какой праздник без гитары?
Конечно же, у молодого поколения гитаристов (13-18 лет) вряд ли в сердце отзовётся хоть что-то от слов “ленинградка” или “луначарка”, ибо мы живём в то время, когда такое массовое музыкальное изделие, как “первая гитара” давно синонимизировано со словом “китай”, и даже на “AVITO” экземпляры Ленинградской фабрики музыкальных (щипковых) инструментов им. Луначарского попадаются всё реже и реже. Но даже 15 лет назад в ходу в основном были именно они — акустические гитары из оставшегося в прошлом СССР “за 7,50”.
Александр Алексеевич Краснощёков, как он любил шутить, был современником Сталина (родился за год до смерти оного — в 1952-м) и коренным ленинградцем. Ещё в школе ему довелось учиться вместе с Владимиром Васильевым, ставшим в последствии, культовым музыкантом Северной столицы — дай Бог ему здоровья лет до 120-ти, хотя бы (играл в группах “ЦВЕТЫ”, “КРУГ” и до сих пор выходит на сцену в составе ВИА “Поющие Гитары”)! Что пробудило у Краснощёкова стойкий интерес к музыке и в первую очередь к электрогитаре, которую, собственно, в школьном ансамбле Васильева и услышал\увидел. Но не смотря на желание заниматься музыкой, талант к живописи (на руках было даже направление в академию им. Репина!), родители сказали юному Саше, что, мол, искусство — это баловство, а вот честно работать у станка — это самое то по жизни. И хотя поиграть в школьном ансамбле будущему мастеру тоже пришлось, но после окончания 8 классов ему повезло поступить в техникум, где готовили специалистов по столярно-плотницкому делу, в том числе и краснодеревщиков. Как вспоминал сам Краснощёков:
“…Занимались серьёзно, изучали маркетри, инкрустацию, изучали породы, цвет, свойства древесины – это не высшая математика, конечно, как в институте, но с нас серьёзно спрашивали, старались привить все знания, которые могут пригодиться…”
Не смотря на то, что свою первую гитару Александр сделал ещё в школе буквально “из доски оторванной от сарая”, в техникуме он так же постепенно сделал себе инструмент, но как и прежде безо всяких знаний — по наитию. Но в том же техникуме повезло ему и поиграть на первой своей настоящей “заводской” электрогитаре. Это был так называемый “ансамбль Ленинград”, состоящий из шестиструнной электрогитары и бас-гитары. Сколотив из друзей-приятелей очередной ВИА, Краснощёков стал бас-гитаристом.
Но вот училище закончено, образование “краснодеревщик” получено и далее следует двухгодичная производственная практика на заводе “Красный Октябрь”, где делали пианино и рояли. Вот эти воспоминания вкратце:
“… После учёбы попал я на завод КРАСНЫЙ ОКТЯБРЬ – практику после училища проходил, два года перед армией, перед 1972 годом, когда меня забрали.
Я там работал на разных позициях: и пианино собирал, и заготовки пилил на складах, и шпаклевал, и ремонтировал заготовки для пианино, и распускал на станках – и где только ни работал. Считал, что надо узнать технологический процесс как можно более подробно – вдруг пригодится? И я спрашивал у старых работников, которые ещё до войны даже работали и помнят дореволюционных мастеров, большинство которых умерло в блокаду, – а как вы сушили материал, как раньше сушили? Говорят: во дворе, штабелями, на солнце. Несколько лет сушили, от трёх до пяти, особенно материал на крышки: она длинная у концертного рояля, и, не дай бог, не тот распил или не так высушена – будет потом огромная крышка кривая-косая, а её никуда не поджать, ничего с ней не сделать, надо новую будет заказывать……”.
Другими словами: на “Красном Октябре” и культура производства, и технология, и материалы однозначно соответствовали понятию “качество”.
В армию Краснощёкова призвали на Северный флот, где он честно отслужил три года (да, тогда служба в армии была в три раза дольше, чем сейчас — прим. авт. ). И хоть в Северодвинске его постоянно агитировали продолжить карьеру военного после школы мичманов, но сделав за те годы и там несколько гитар, по окончанию срока службы, Александр вернулся в родной Ленинград.
Там пройдя через несколько профессий, в том числе и преподавательской, обретя семью, в конце концов судьбоносно устроился работать на Луначарку. Это был 1977 год. Фабрика выпускала широкий спектр продукции: добры, мандолины, балалайки, гитары и т.д.
То ли по велению судьбы, но и точно не без собственного упорства попал теперь уже Александр Алексеевич в “Экспериментальный цех”, где собирали арфы и небольшие серии “улучшенных” акустических гитар. И вот там, в отличие от «Красного Октября» с качеством производства случалось всякое. Как и в нынешние времена, оплата рабочих на производстве зависит от выработки продукции, поэтому нетрудно догадаться, как страдало качество. Краснощёков себе позволить такое не мог, поэтому теряя в зарплате, но делал всё медленнее, качественнее. Начальство хвалило, но на оплате труда это совсем не сказывалось. С обычными же серийными гитарами всё обстояло ещё хуже — начиная с середины 60-х, когда пошла мода на бит-музыку производство выросло с 600-700 гитар в месяц до такого же количества в день. А это неизбежно максимальные упрощения технологического процесса и снижение качества.
Долго ли коротко, но Александра Алексеевича перестало устраивать делать одно и то же. К тому же по понятным причинам, интересуясь гитаростроением, он изучал материалы зарубежных производителей (чаще всего это были затасканные рекламные буклеты прошедшие десятки рук) и находил просто необходимым порадовать жаждущих играть музыкантов новыми моделями отечественных инструментов. Вот как это было в первый раз:
“…Я пришёл к нашей фабричной художнице (сейчас уже фамилию не вспомню, она через год буквально уволилась), она тоже после Академии Репина была, мы поговорили, повспоминали, пообщались хорошо. Я ей говорю: «Ну как быть? Это же невозможно – какие-то брёвна делаются, играть тяжело». Она говорит: «Я знаю местное начальство, я с ними общаюсь, хожу на совещания – это тяжёлый случай. Может, тебе как-то повезёт, а я-то боюсь ходить, с одной стороны, чтобы место не потерять, а с другой, зная их – они не хотят связываться с лишними работами, с лишними заботами, это надо же тогда материал дополнительный добывать, отвечать, это запишут в план, а им это не надо. Ты сам вычерти, хотя бы эскиз какой-нибудь, и принеси главному инженеру». Ну, думаю, ладно…
… Принёс. Постучался – можно? Можно. Вот, я из такого-то цеха, я немножко играю, с музыкантами знаком, нельзя ли как-то улучшить, что-то внести, вот, у меня есть предложение… А он такой был не промах, ему не хотелось показать, что ему это нафиг не нужно (поначалу – потом-то с годами я их всех там на уши поставил), он чертёж развернул так, по-деловому: «Да? Ой, как интересно! Ой, как красиво! Ну ты какой молодец! Ну ладно, мы подумаем. Он тебе нужен, этот чертёж?» Я говорю: «Если вам надо, если это поможет, что-то там начать или заложить, я оставлю». «Ну, оставь, мы тут решим на собрании у директора…» – в общем, залечил, куда-то поставил в дальний угол – и с приветом. Я к художнице подхожу (а её тоже иногда на некоторые совещания через день, через два приглашали отчитываться), спрашиваю: «Ну как там, показывали чертёж?» Она говорит: «Нет, ничего такого не показывал». Ну и пришлось чертёж забрать…”
Первая серьёзная производственная доработка, в итоге случилась только на стыке десятилетий и повезло 12-струнной гитаре, у которой после всех манипуляций куда более “играбельным” стал гриф, в отличие от продукции прошлых лет. Но и это улучшение далось со скрипом, поскольку переналаживать оборудование и переписывать технологические карты на отработанном годами производственном процессе у руководства особого желания не было. Конечно же, экономика должна быть экономной, но некоторые изменения, хоть и наступая на горло собственной песне, приходилось принимать как есть. Вот как описывает Краснощёков один из случаев:
“…Когда я всё вычертил, стал делать образец – мне сказали: «Ладно, Краснощёков, ты нам надоел, занимайся этим делом, делай образцы»… Головка (гитары) была изящная, длинная, но её обрезали потом, потому что не хотели возиться: фабрика, которая шила нам чехлы, получала заготовки, и у неё из рулона получалось 50 чехлов, а если увеличить длину на 5 сантиметров, то у неё уже не выходило столько – ну они взяли и обрезали…”
В первой половине 80-х, наконец, Александр Алексеевич приступил к своей первой авторской работе, которой предстояло мало-мальски пойти в серию, электро-гитарам серии “Адмирал”. Было сделано несколько выставочных комплектов из которых ни один не вернулся с тех всесоюзных промышленных выставок, поскольку прямо там находились толпы желающих их приобрести, но:
“…Когда послали первых АДМИРАЛов, там была тетрадка на стенде, 48 листов, мне её руководство потом привезло – полтетрадки было исписано: «Когда наладите?? Такая гитара! У нас таких днём с огнём… Давайте-давайте-давайте!» А руководство всё жалось, потому что я говорил, что надо тумблер на три положения, надо датчики хорошие, желательно стандартные, чтобы они потом совмещались и их можно было поменять на фирменные, колки надо было – и очень-очень много чего ещё надо было…”.
Как вы понимаете — всё та же производственная заскорузлость + производственно-человеческий фактор: новинками покрасовались? — покрасовались; работа разработчиков присутствует? — присутствует; а теперь “шпарим” отработанную продукцию — план “горит”!
Ещё один серийный образец — это советский “овэйшн” — акустическая гитара с пластиковым корпусом, но с верхней деревянной декой. Подобные экспериментальные гитары выпускали и ранее, но по внешнему виду эти инструменты были чуть ли не квадратными. Чтобы изучить опыт западных гитаростроителей, Краснощёков, подняв свои связи, попал за кулисы к всесоюзно популярному Юрию Антонову, поскольку он как раз играл на том самом OVATION.
“… мы договорились и пришли в СКК, где выступает Антонов, перед концертом за час-полтора. Постучались. Этот инженер главный, видно, как-то уже заранее договорился. Здрасьте-здрасьте, вот я привёл к вам с фабрики Луначарского инженера и мастера. Как вы?
«Вы» лежит на боку, такой патриций, в тоге какой-то, а его художник рисует. Такой, типа: «М-да? Ладно». А он тогда болел сильно звёздной болезнью, но ноги с дивана спустил. «Ну, чего вы хотите?» «Мы вот хотим наладить производство, нам бы пощупать…» «Ну вот да, есть у меня такая… Тока не уроните!».
А у него была гитара OVATION Balladeer, два выхода на ней на пьезодатчике, каждый выход включался в свой комбик, а комбики были MUSICIANы по 50 ватт, они стояли по краям сцены и такой получался объём, как будто две гитары играют. И он был улучшенного свойства – с перламутровыми кантиками и навороченными рисунками на ладах. Ну я достал линейку, всё, что мог – длину, ширину, глубину, розетку – всё измерил. Померил, пощупал, поиграл, как мог. Тут Антонов стал нас выпроваживать, типа, мне сейчас надо одеваться, гримироваться – и мы откланялись…”
Конечно же, когда дело дошло до серийного производства, то по внешнему виду этот инструмент отличался от западного собрата, но как и в любой музыкальной аппаратуре, внешний вид — это не самое главное (хотя, безусловно, важное прим. авт.). Самое главное — это звук! До сих пор считается, что это была одна из самых удачных акустических гитар из серийно выпускаемых в СССР. Окончательным импульсом к принятию решения о выпуске “в народ” этого инструмента послужили несколько визитов на производство музыкантов Машины Времени и Михаила Боярского, которые заказали Александру Алексеевичу по несколько гитар, настолько им они показались удачными.
Но вот чертежи, технологические карты и оснастка разработаны. Опытные образцы сделаны, но прежде чем пустить инструмент в производство, необходимо было ехать в Москву на утверждение комиссией промышленно-торгового комитета.
“… Утверждение это выглядело так: зал, в зале сидят представители музыкальных фабрик, в президиуме сидит комиссия, в основном из московских, и на сцене, на специальной площадке, расставлены музыкальные инструменты: пианино, арфы, гитары, ксилофоны, трубы и т.д. – и эта комиссия их утверждает. И разговор идёт такой: «Ну, кто там? С какой фабрики? ЧАЙКА? Так… пианино, да? Новая модификация? Что вы здесь сделали? Педаль третью? А зачем козе баян, зачем вам третья педаль? А сколько вы хотите? 700 рублей? Так оно у вас стоило 620 – вы что, хотите, чтоб народ не мог купить? Она нужна, что ли, эта третья педаль?» Ну и в ответ какое-то блеяние, это инженеры объясняют.
А со мной была инженер, женщина с объединения (тогда нас уже с заводом спортивных изделий объединили в «Ленинградское производственное объединение по изготовлению музыкальных инструментов»), и она мне говорит: «Саша! Я не могу. Я боюсь! Иди ты. Ты её сочинял, ты и отдувайся!» Я говорю: «Как я её защищать буду, я же не инженер, не технолог, я просто мастер». «Нет, иди ты – я её завалю, и нам денег не дадут!» Короче говоря – деваться некуда.
«Луначарка, что у вас? Гитара? Ну, рассказывайте, что за гитара… Какая-то странная она. Круглая, как арбуз. Почему такая?» Ну, я объясняю: чтобы держать нагрузку, чтобы она не сложилась, за основу взят принцип фирмы OVATION, дочернего предприятия KAMAN MUSIC. «Да?.. А кто это?» А там сидят люди, которые ничего в этом не понимают, им пофигу, они только пианино от гитары отличить могут. Я говорю: «Это известная американская фирма…» «Да? А на ней что, играют даже?» А как же, говорю – и начинаю перечислять всех, кого я с этими гитарами видел в проспектах, в каталогах и в журналах. Но они поняли только про одного Пола Маккартни, потому что они не слушают рок, возрастная такая категория. И я так бойко говорил, что вот это звук, вот тут гриф зауженный, анкерный стержень, барре играть удобно…
А председателем была женщина, и то ли я ей понравился, то ли болтал бодро… Там же сидели в комиссии ещё и представители от фабрик, их выбирали, и один мужик такой: «Ну что вы нам тут рассказываете! Хватит, мы уже поняли!» – так эта женщина ему: «Не-не, пускай товарищ говорит!» И всем давалось по 3–5 минут, а я ещё минут на семь как загнул там! «А сколько вы за неё хотите?» Я говорю, вот фабрика планирует в районе ста рублей, хотя бы девяносто…
Они все вскинулись, этот кричит: «А вы не хотите как за пианино?!» Я говорю: «Ну, если сделаем такого уровня инструмент – почему бы и нет?» «Да почему так дорого-то?» «Так эксклюзивные материалы! Никто у нас АБС-пластик не применяет. А гриф? Второй такой гриф во всей стране не найдёшь! Узкий, 45 миллиметров… А анкерный стержень? А система пружин? Звук-то другой совсем, сустейн!..» Эта сидит там рядом, конструктор наша, у неё коленки трясутся так, что слышно за два метра. Наконец говорят: «Ну, ладно, мы берём это ваше предложение, 90 рублей. Потом комиссия посидит, обсудит, решит – и вам скажем результат». Это со всеми так было, никому сразу не говорили заключение, только после закрытого совещания. Ну и оставили по итогу наши 90 рублей…”.
Как было сказано выше, все нововведения и улучшения не преминули сказаться на звуке, а следовательно, и популярности инструмента. При этом не забывайте, что его стоимость равнялась минимальной заплате в СССР. На гитару был стабильный спрос, при том, что в музыкальных магазинах хватало гитар от той же Луначарки ценой в десять и более раз дешевле.
Любопытно, что успех и последовавшая за ним экономическая выгода для целого завода, вот что досталось автору в итоге:
“… Ладно, сделали, пустили в серию в 1983 году. Возгласов, визгов было: «Классная гитара! Всем премии!» Читаю список. Первый – директор, потом главный инженер. Читаю дальше. Там человек 15. Я гляжу – в самом конце «Краснощёков – 5 рублей». А директор 500-600, потом поменьше, поменьше, Хомячков – 25 рублей, и в конце я, с пятью рублями. Ну, это такая система была – типа, не Краснощёков же сделал, а коллектив… Меня немножко заело: у меня дети маленькие, я б чего-то им купил бы, платьица какие-нибудь или ещё что. Пришёл к главному инженеру. Он напрягся несколько, но говорит, мол, не ной, не переживай – и мне стали строить мастерскую. Там меня оформили на ставку, по тем временам самую высокую, седьмой разряд, 200 рублей, и обозначили, что моя мастерская занимается только разработкой новых музыкальных инструментов…”
После этого, до самого развала Советского Союза, Александр Алексеевич Краснощёков занимался тем, к чему шёл всю жизнь. Были и новые “ансамбли” (наборы инструментов), и комбо-усилители, и кейсы для гитар, и развитие линии “Адмирал”…
Кстати, с электрогитарами “Адмирал” вышла одна любопытная юмористическая история, которую не могу не привести в этом повествовании:
“… Яковлев придумал название АДМИРАЛ, а я к нему добавил ещё «АК».
Из-за этого «АК» мне пришлось буквально скандалить, потому что пришёл такой инженер Ступишин из нашего технологического отдела, который делал электронику для моего АДМИРАЛА, и говорит: «Саша, что ты себе позволяешь? Что ты написал свои инициалы? Гитару создавал весь завод, делал – ты-то тут при чём?»
Я говорю: «Когда я чертил форму и дизайн, когда я придумывал, сравнивал, анализировал, накладывал на фендера, на страты – чтобы не совпадало, чтобы мне потом не предъявили, что я авторские права нарушаю, – я что-то рядом завода не видел. Глядел-глядел, оглядывался – никого не было». А ещё я без точек написал и говорю: «Ну ты же видишь, точек нету, это раз, а во-вторых, это значит «ансамбль концертный» – как МАРИЯ до этого была». Он – пык-мык, никак меня не прижать. Покривлялся-покривлялся и ушёл. Все ржали. МАРИЯ ведь по документам действительно так и шла – «ансамбль концертный…”
Но вот пришла “perestroyka” и “glastnost”, разрешили частные кооперативы, а к 90-м — даже объединения международного характера. В поисках нового сотрудничества и расширения экономического влияния многие мировые лидеры в производстве музыкальных инструментов (например, из Америки) искали новые пути развития, открывая заводы, скажем в Европе в странах бывшего соцлагеря. Был подобный визит и в Ленинград представителей корейской корпорации SAMICK.
“… Потом корейцы с SAMICKа приехали… Но с SAMICKом директор забоялся что-то делать, потому что те хотели совместку и часть акций, а он испугался, что они его выкинут. Он же знал, что не специалист по всем этим делам, ну что он в производстве понимает…”
Вдумайтесь — директор и не специалист в производстве подчиняющегося ему предприятия! Краснощёков постоянно сетовал на то, что, мол, практически все директора — назначенцы, далёкие даже не от производства, а от предназначения конечной продукции. В нашем случае — от музыки весьма далёкие. Закончил технический институт по холодильным установкам — стал директором на гитарной фабрике — самое то, как говорится… К примеру, легенда и новатор гитаростроения Лео Фендер тоже не был музыкантом, а производство развил из небольшой радио-мастерской. И пусть он не умел даже настраивать свои гитары, но это не мешало держать прямую связь с гитаристами, слушать их пожелания и предложения, что в конечно итоге сделало фирму FENDER одним из ведущих законодателей и производителей музыкальной аппаратуры в мире. Похожая история и с фирмой GIBSON, где самая хитовая модель Les Paul названа в честь музыканта Леса Пола, который принимал непосредственное участие в создании и как музыкант, и как инженер.
Кстати, о GIBSON. В это трудно поверить, но всерьёз обсуждался совместный проект “GIBSON RUSSIA” в связи с чем в Северную Столицу в начале 90-х неоднократно приезжал генеральный (!) директор “Гибсона” Генри Юшкевич. Он ходил по огромным ленинградским производственным цехам и поражался их размерам. Но в стране, где всё национализировано и нет нужды задумываться об аренде — это была норма. Жаль, что и тут не удалось совместить богатейшие ресурсно-производственные мощности нашей страны с богатейшим опытом разработок всего этого музыкального закардонья. Глядишь, не “Китай на аутосорсе” был бы главным гитарным производителем музыкального оборудования, а Россия. Виною всему однозначно — человеческий фактор. Вот “без купюр” рассказ Александра Алексеевича:
“…Было ещё такое дело: во Франкфурте-на-Майне есть выставка, MUSIKMESSE. Там участвуют фирмы со всего мира. Раньше участвовали в основном производители музыкальных инструментов, а сейчас и заготовщики – шпон можно купить, дерево, заготовки грифов, полуфабрикаты всякие.
Договорились с одним мужиком от торгового управления, которое занимается продажей на запад наших музыкальных инструментов, имеет контакты. Он говорит: давайте я помогу вам съездить, организую там, где жить – только паспорта оформите. Меня вызывает директор: давай, едем. Давай документы на загранпаспорт. Мне сделали паспорт заграничный на пять лет.
Подходит время, уже недели две осталось. Я говорю: ну как? Ну, да… М-м-м… Так замычали-замычали. Потом уже неделя осталась, я говорю – так уже скоро… Ну, понимаешь, там вот обстоятельства сложились, в общем, короче, не едем, скорее всего.
А потом мне люди, которые в управлении сидят, говорят: да что ты переживаешь-то? Деньги, мол, уже давно ушли, которые на поездку были выделены. Я говорю: как? А так. Директор себе купил пятёрку или шестёрку ЖИГУЛИ. Он был очень тучный, ему тяжело было ходить, давление высокое, и ему надо ездить на работу на машине – вот и всё. Вот и не поехали. Я говорю: так если бы мы договорились, наладили производство – он бы на МЕРСЕДЕСЕ ездил! Люди говорили, там можно было договориться с какой-нибудь китайской фирмой, которая бы нам шпон поставляла или корпуса формовала за копейки. Короче, можно было бы наладить производство и до сих пор существовать неплохо…”
Как не трудно догадаться, “святые девяностые” завод не пережил, постепенно приходя в упадок и запустение, превратившись ныне в очередной торгово-складской центр. Все наработки и проекты Александра Алексеевича Краснощёкова, а так же других инженеров-проектировщиков остались в прошлом, сохранившись только на затёртых листах чертежей. Пропал без следа уникальный музей, функционировавший при “Луначарке” и “Муздетали”, где были собраны не только образцы продукции выпускаемых ранее инструментов, но и антикварные дореволюционные гитары кустарных мастеров Петербурга, а также некоторые редкие иностранные инструменты из Чехии, Германии и т.д.
Без лишних слов:
“… Потом я приболел, потом вышел, а там закрыто – сказали, что идёт переоценка площадей. Короче, неделю или две я не ходил. Потом прихожу, открываю – этих корпусов нет. Взломали дверь. Станок был запиловочный сразу на 24 лада, у меня стоял в мастерской, в моём персональном кабинете – нету станка. Всё умыкнули. Хорошо, что я хоть деревья (то, что собирал всю жизнь, начиная с 1977 года) успел увезти в другое место, а то бы и деревьев не стало. А там и каштан, и ясень, и красное дерево, и чёрное дерево было – всё, что сам лично платил, бегал по инстанциям, доставал…”
“… Я ходил, умолял. Никому не было дела. Всё раздали, разворовали, станки на металлолом сдали, которые совсем старые, которые новые – продали, формовочные машины продали, на них же можно формовать всё что угодно, там для автобусов крышки, кресла, а им не хотелось связываться, им хотелось побыстрее побольше денег получить от этого разово – и всё. Сколько было оборудования – и у нас, а особенно на КРАСНОМ ОКТЯБРЕ – всё выкинули. Всё. А там были технологические специальные станки, приспособы, потому что форма этих изготавливаемых инструментов предполагала спецоборудование, не простой фрезер, а какой-то там с дополнительными функциями. Не просто пила, а пила со специальными упорами, сделанными на заказ, потому что надо пилить, скажем, по диагонали. Всё порушили, к сожалению. Сейчас у нас производства как такового нет…”
Таков был конец, пожалуй, самого крупного гитарного производителя. В прошлом году не стало и самого Алексея Александровича Краснощёкова, человека без которого история “Луначарки”, да и гитаростроения СССР была бы другой.
“…Но такое вот неудачное у меня руководство оказалось, которому это всё не надо было, возни этой… Я про себя шучу, что перестройка не вовремя случилась – лет бы на пять, на десять попозже, когда б всё это наладилось, тогда уже можно было бы – тогда бы мы уже и более конкурентоспособные были, и более… Всё можно было делать по-умному, как в Китае…”
В статье множественны образом использованы материалы сайта совьетгитарс.ру, письменные воспоминания гитарных дел мастера А.А. Краснощёкова, а также личные мысли автора.
