Шесть лет назад был открыт Крымский мост. Об истории инициатив строительства, проектах по соединению Крыма и материка, об исторических мифах и вполне реальной символике вокруг самой этой идеи, читайте в материале «Сенсаций.Нет».
6 мая 2018 года состоялось открытие Крымского моста, который стал не просто транспортной артерией между материковой Россией и Крымом, но и одним из важнейших символов как исторического возрождения нашей страны и воссоединения с утраченными ранее землями, так и появления того, что и сегодня называется «русский мир».
Иными словами, Крымский мост соединил Россию не только в смысле логистики и инфраструктуры, но и политически. А потому медийное присутствие этого архитектурного сооружения — как в годы его строительства (а оно началось в 2015 году), так и в течение нескольких лет после — в российских и зарубежных СМИ было максимально широким.
Более того, в определенный момент возник даже некий исторический дискурс вокруг более ранних попыток построить нечто подобное, который корнями своими уходил аж в 1068 год. И, думается, об этом для начала и стоит поговорить подробно. Поскольку, как оказалось, и вокруг этой истории возникла полемика с легким налетом мистификаций.
Если сейчас забить в поисковиках соответствующий запрос, то можно увидеть очень много вариаций следующего тезиса:
«Идея соединить Керченский и Таманский полуострова тревожила князя Глеба еще в 1046 году. Пройдя маршрут по льду, он насчитал расстояние в 14 тысяч саженей или 30 километров. Увы, в XI веке был некоторый дефицит технологий и строительство пришлось отложить на долгие века…».
Аналогичные пассажи встречаются и в федеральных СМИ:
«Соединить берега кто только не мечтал! В далеком 1086 (тут, конечно, опечатка, Глеб Святославович умер в 1078, дальше ему уже явно было не до переправ) году тмутараканский князь Глеб Святославович переходил лед Керченского пролива и вздыхал: «Вот бы тут переправу!»».
При этом ссылок на то, откуда взята информация о том, что князь Тмутараканский и Новгородский, внук Ярослава Мудрого Глеб Святославич хотел строить мост между Таманским и Керченским полуостровами в этих сообщениях не находится.
Отсылка в этом мифе (а это очевидным образом миф) о желании русского князя построить мост ведёт к Тмутараканскому камню — мраморной плите, найденной на таманском полуострове в 1792 году. На плите этой была обнаружена надпись:
«В лето 6576 индикта 6 Глеб князь мерил море по льду от Тмутаракани до Корчева — десять тысяч и четыре тысячи сажен».
Кстати, 6576 год, как показывает нам калькулятор летоисчисления, соответствует 1068, а не 1046-му году. Но, судя по всему, это снова опечатки и технические неточности.
В последовавшей истории не так важно даже, что в записи на Тмутараканском камне нет ни слова про мост и желание его построить. Бездны разверзлись по другому поводу. Дело в том, что расстояние в 14 000 сажен – это расстояние от центрального храма Богородицы в Тмутаракани (грубо говоря, нынешняя Тамань) до церкви Святого Иоанна Предтечи в Керчи.
И это означает, что князь Глеб Святославович не только замерял расстояние между двумя населенными пунктами, но и ходил между ними, «как у себя дома». А этот факт уже сформировал гипотезу о том, что как минимум во второй половине XI века Керчь была частью Тмутараканского княжества, то есть частью Руси. Не под хазарами, не под византийцами, а под русскими князьями.
В 1792 году Тмутараканская плита послужила отличным подспорьем для Екатерины II в плане идеологического обоснования желаний Российской Империи присоединить к себе еще и Грецию. Ну, потому что смотрите, какая отличная складывается историческая преемственность от Византии к Руси. Но государыня умерла в 1796 году, и «Элладской губернии» в составе России не случилось.
Зато случилось второе громкое появление Тмутараканского камня уже в 2014 году. В ходе обоснования того, почему Крым испокон веков был русским. Одним из тех, кто максимально активно начал продвигать эту концепцию, стал доктор исторических наук Дмитрий Володихин.
Понятное дело, его обвинили в том, что он занимается «пропагандой» и вообще «лже-историей». Основные аргументы противников концепции Володихина сводились к тому, что, во-первых, топоним Корчев нигде более не употребляется, кроме как на пресловутом камне. А во-вторых, каких-то иных систематических следов русского вообще и Тмутараканского в частности присутствия в Керчи в период X-XI веков археологами не обнаружено (на самом деле обнаружено, но действительно в следовых количествах).
Однако, помимо, собственно, надписи на камне, Дмитрий Володихин приводит в защиту своей концепции следующий аргумент:
«В пользу версии о русском господстве в Восточном Крыму косвенно свидетельствуют два известия об активной политике Киева на территории полуострова. Хроника Иоанна Скилицы сообщает, что некий брат князя Владимира Святославича, Сфенг, уже после смерти киевского правителя, в 1017 году, осуществлял союзническую помощь константинопольскому императору. Брату Владимира пришлось громить войска некоего Георгия Цулы — «архонта» постхазарского княжества в Крыму… Откуда Сфенг, а позднее князья Глеб и Владимир могли выступить с дружинами? Либо из самого Киева, либо с Керченского полуострова. С тактической точки зрения поход из Корчева выглядит намного более осуществимым и правдоподобным делом, чем долгий и тяжелый переход из Поднепровья, затеянный притом ради решения третьестепенной для Руси задачи — военной поддержки Империи. Видимо, Корчев являлся тогда опорным пунктом Руси в Крыму…».
И это, что характерно, только одна история, при том про «идею моста», которой в реальности, собственно говоря, не было. Что касается других, более поздних, а потому не настолько овеянных мифами сюжетов, то были и они.
В конце XIX века Британская Империя хотела реализовать действительно глобальный проект, который подразумевал прямой путь от Британии до Индии. Для этого нужно было построить два моста: через Ла-Манш, а потом и от Крыма к материку. Но, во-первых, это стоило огромных денег, а во-вторых, в 1884 году у России и Британии чуть не случился очередной военный конфликт уже по поводу индийско-афганских территорий. К идее вернулись в 1901 году, но все снова уперлось в критические суммы.
В 1903 году уже Николай II решил соединить полуостров с Кубанью. При этом проектов моста было два. Один проект вёл через косу Чушка, второй — через остров Тузла. Однако пока проект согласовывали, наступил 1904 год и русско-японская война. Затем к идее строительства моста в Российской Империи попытались вернуться уже в 1910 году. Более того, даже были начаты соответствующие изыскания, но снова помешала война.
К слову, план моста был действительно грандиозный, и сейчас бы стиль этого сооружения назвали «имперский электро-панк»:
«В подготовленной инженерами технической записке обосновывалась необходимость строительства 11-пролетного моста на каменных опорах. Для пропуска морских судов был разработан разводной пролетный механизм на электродвигателях, получающих электроэнергию от специальной электростанции на крымском берегу. Мост должен был быть оснащен подсветкой, сигнализацией и небольшими ледорезами со стороны Азовского моря».
Затем уже советская власть в 30-е годы вспомнила проекты заката империи. При этом в канве общей индустриализации страны планировалось не только построить мост, но и существенно обновить и достроить железнодорожные пути сообщения. Для реализации идеи даже были закуплены некоторые детали в Германии.
Детали эти до Советского Союза дошли весьма своеобразно. Вместе с оккупацией Крыма в 1942 году войсками Третьего рейха. Германия, к слову, тоже хотела построить мост для переброски войск и техники с Крыма на материк. К 1943-му немцами была проложена канатная дорога и возведены подходы к мосту. Но немцы, по понятным причинам, потерпели фиаско (не только с мостом) и при отступлении взорвали то, что построили ранее. Хотя все разрушить у них не получилось. В итоге восстановлением канатной дороги занялась уже Красная Армия и к 1944 году канатная дорога вновь заработала, теперь под контролем Советского Союза.
А уже после освобождения Крыма были обнаружены те самые германские детали (о том, что они на территории полуострова в принципе есть, советская разведка знала заранее), которые еще в 30-е были заказаны Советским Союзом для строительства моста. В общем, понятным образом, идея полноценного сообщения между Крымом и материком снова вернулась в тогдашнюю актуальную повестку. Вернулась при этом еще до окончательного освобождения Керчи: «25 января 1944 г. Государственный комитет обороны обязал Наркомат путей сообщения построить железнодорожный мост через пролив. Сроки строительства были установлены очень жесткие – до 15 июля 1944 г.».
К слову, по поводу проектов строительства моста в Сети есть интереснейшая научная работа под руководством историка, бывшего главного специалиста Российского государственного архива экономики Марии Михайловны Кудюкиной, которая так и называется «Мост через Керченский пролив», и с которой мы рекомендуем ознакомиться.
В 1944 году, хотя строительство первой очереди моста и было завершено, в силу максимально сжатых сроков, войны, того факта, что чертежи конструкции создавались буквально в процессе строительства, мост был частично разрушен льдом. Еще одна попытка реанимировать проект была предпринята во второй половине сороковых, но к 1950-му проект свернули, и вместо моста построили паромную переправу. Которая наряду с уже современным Крымским мостом функционирует и сейчас.
Даже из этого краткого экскурса видно, что каким-то неуловимым образом планы и попытки строительства Крымского моста в прошлом или даже мифы о намерениях такового строительства всегда были сопряжены с политикой и, шире, политической символикой.
На интуитивном уровне понимание этого факта имелось и у киевского режима в 2015 году. Отсюда вся эта истерическая риторика про то, что «вы никогда не построите этот мост», «этого строительства нет, все это декорации и бутафория». Ну, а когда реальность стало отрицать уже бессмысленно, то и «вы построили, а мы уничтожим». И несмотря на неоднократные попытки такого уничтожения, мост стоит. И, наверное, это тоже символизирует очень многое.
